«Свободная мысль-XXI ».- 2006.-№ 1/2.-С.67-79.

 

Что такое молодежная политика?

 Г. А Бордюгов

 

Минувший год оказался отмечен всплеском общественного интереса к проблеме уча­стия молодежи России в политической жизни. Во многом спровоцирован­ный украинской «оранжевой революцией», этот интерес привел к активному «партстроительству» в молодежной среде и появлению в СМИ бесконечной череды публикаций, обсуждавших данную тему. Впрочем, как это обычно и бывает, желание удовлетворить политический заказ явно преобладало над здравым смыслом. Первой серьезной попыткой взвешенно проанализиро­вать проблему стал семинар «Молодежь и политика», организованный Фон­дом Фридриха Науманна и Ассоциацией исследователей российского обще­ства («АИРО-ХХ1») в конце 2005 года в городе Плес Ивановской области (ко­ординаторы проекта — Фальк Бомсдорф и Геннадий Бордюгов).

«Свободная мысль-ХХ1» представляет вниманию читателей материалы одной из дискуссий, состоявшихся в ходе работы семинара. В обсуждении проблем молодежной политики приняли участие: В. А. ЛУКОВ, профессор Москов­ского государственного университета; Д. И. ЛЮКШИН, доцент Казанского государственного университета; А. Ю. НИКОЛАЕВ, председатель Студенчес­кого союза Московского авиационного института; Е. П. ОМЕЛЬЧЕНКО, ди­ректор НИЦ «Регион» Ульяновского государственного университета; К. А. ПАВЛОВ, заместитель председателя Молодежного СПС (Челябинск); И. В. ПОНОМАРЕВ, член Московского совета Левого фронта; О. А. РОЖ­НОВ, председатель общероссийской общественной организации «Россий­ский Союз Молодежи»; Е. К. ТОКАРЕВА, главный редактор Интернет-журна­ла «Стрингер»; Е. С. ХОЛМОГОРОВ, председатель Консервативного совеща­ния; А. И. ШУРШЕВ, член правления Молодежной организации «Оборона» (Санкт-Петербург).

Д. ЛЮКШИН. В христианской культурной традиции, которая является осно­вой для созидания всех институтов современного гражданского и политичес­кого общества, проблема молодежи как таковая не стоит. Это культура, кото­рая зиждется на уважение к старчеству, преклонении перед авторитетами, по­этому специфических молодежных проблем в ней не существует и не может существовать.

Пожалуй, впервые молодежная тематика была поднята где-то лет сто назад, причем поднималась она исключительно в корыстных целях — для мобилиза­ции масс на поля Первой мировой войны (пропагандистские акции) и студен­тов на баррикады. Но проблема заключалась не только в том, что старые евро­пейские элиты, которые пытались использовать в своекорыстных целях энер­гию юношества, по итогам Великой войны вынуждены были покинуть зани­маемые ими политические пространства, но и в том, что молодежные движе­ния уже в качестве самодеятельных групп, со своими собственными лидерами предприняли попытки обосноваться на политической сцене, убедительно по­казав, что в массовой политике, в политике толп и в политике действия моло­дые и крепкие, естественно, имеют неоспоримое преимущество перед стары­ми и не сведущими в военном деле. К тому же большинство носителей довоен­ной культуры были лишены опыта войны, тогда как молодые люди, пришед­шие им на смену, были более склонны к решительным действиям, имея опыт и окопного быта, и брутального противостояния.

В годы Второй мировой войны ситуация фактически повторилась. Истори­ки выделяют два наиболее внятных и последовательных примера проведения государственной молодежной политики в процессе подготовки к этой войне: Советский Союз и Третий рейх. Их молодежная политика отличалась и идео­логически, и технологически — речь идет об особенностях сегментации объ­екта в СССР и Германии, — но методы и способы мобилизации были практи­чески одинаковыми (в этом смысле различия были разве что в цвете галстуков и в форме значков, которые носили молодые люди). В результате умело про­веденной масштабной мобилизации массы юношей и девушек опять оказа­лись брошены в огонь войны в качестве тех самых передовых баранов, кото­рые прошибают преграды, возникающие на пути правящих элит, предвкуша­ющих свой триумф.

В начале XX века можно обнаружить неоднократные попытки организации и проведения партийной молодежной политики — привлечения молодежи к участию в массовых политических акциях, причем в большинстве случаев эти попытки заканчивались неудачей, идет ли речь о большевистской партии или о нацистах, или о политике Веймарской республики до прихода Гитлера к вла­сти. История свидетельствует о том, что наиболее актуальным и единственно успешным оказался опыт проведения государственной молодежной политики с произвольным социальным сегментированием молодого поколения в каче­стве объекта политического воздействия.

Современная российская молодежь испытывает на себе остаточное вли­яние государственной молодежной политики и является объектом робких попыток, скажем так, партийно-политического влияния. Известно, что энергия, которой «заряжена» молодежь и которую гипотетически можно ка­нализировать в виде политического участия, основана на так называемой пубертатной агрессии, или сексуальной агрессии, присущей всем молодым людям вообще.

Задача, которую жизнь ставит перед исследователями современной молоде­жи, заключается в выяснении, во-первых, эффективности молодежной поли­тики как политического инструмента и, во-вторых, реальности перспектив ис­пользования молодежи в современных российских условиях в соответствии с ее собственной внутренней заряженностью и с содержанием традиционной молодежной политики.

Массовую политику нужно отличать от реализации гражданином своего из­бирательного права. Группы людей с повязками и при факелах, сжигающие книги, громящие лавки и магазины, принадлежащие представителям тех или иных этнических групп, - это понятно, это мы все себе легко представляем. Но вот чтобы с факелами идти к избирательным урнам, опустить бюллетени, а потом так же стройно и с факелами разойтись - это в рамках евроатлантической традиции немыслимо. Вдохновленная этим феерическим образом фа­кельного шествия добропорядочных избирателей, группа казанских гумани­тариев в годы постперестроечной «бури и федерального натиска» начинает проводить пилотажные опросы среди студентов с целью выяснить отношение современной молодежи к политике, к Родине, к жизни вообще. Мы просили студентов казанских вузов нарисовать Родину и политику; эта методика полу­чила название «проективной техники Г. М. Мансуровой».

Наша задача - вскрыть молодежные стереотипы. Кроме того, мы просим студентов дать определение молодежи, чтобы сравнить вербальное определение с проективным. При проективной технике учитывается объемность изображе­ния: если ваше изображение плоское - оно стереотипно, если объемное - то, соответственно, вы, перед тем как вытеснить образ Родины в подсознание, раз­мышляли над этим. Если респондент рисует абстракцию или, например, геогра­фическую карту, то мы имеем дело со сформировавшимся, прочным стереоти­пом. Если же перед нами некий физический феномен, то отношение к Родине у респондента предметно-чувственное. Так, в 1992-1995 годах наши студенты рисовали танки, колючую проволоку, депутатов, выступающих с трибун с бу­тылкой водки. Для второй половины 1990-х характерно поголовное доминиро­вание березок и водоемов, то есть в состав стереотипного восприятия Родины включается чувственное наслаждение. Начинают появляться в большом количе­стве члены семьи, домашние животные. Что интересно, елочки-березки, доми­ки с трубой рисуют все - и горожане, и обитатели сельской местности: что по­делать - сложился такой позитивный образ. И только в последние два года сно­ва появляется стереотипное восприятие Родины в виде карты, флага, герба... то есть имеет место переход от чувственного восприятия к восприятию через разум. Причем сейчас формируется стереотип, скажем так, нейтральный: не «плюс» и не «минус», а просто флаг, просто карта, просто моя Родина. Если в пер­вой половине 1990-х годов рисовали карту России и писали на ней «помойка», «страна непуганых идиотов», то сейчас такого нет.

Что касается текстуального оформления ответов, то оно получается совер­шенно замечательным. Беру наугад работы студентов: «Родина - это люди, которые меня окружают, которых я знаю», «Родина — это место, где я родилась»... Это говорит о том, что проективная техника в общем-то выражает лингвисти­ческое содержание. Воспроизведение ощущений через перформанс и язык положительно коррелируют, что позволяет нам достаточно оптимистически интерпретировать этот опрос — молодое поколение россиян воспринимает Родину отнюдь не негативно, что позволяет предположить высокую степень толерантности в отношении действий политической элиты. Проще говоря, в ближайшее время студенты на баррикады не полезут.

И. ПОНОМАРЕВ. Здесь прозвучал тезис о том, что и в Третьем рейхе, и в СССР молодежь была объектом влияния со стороны власти, старшего поколе­ния. На мой взгляд, все наоборот. Общество выдвигает определенные идеи, ко­торые находят наибольший отклик как раз у молодежи, которая является наи­более активной частью общества, и если в идее есть нечто для нее привлека­тельное, то она выступает авангардом общества, главным носителем идеоло­гии. Все попытки создать комсомол и т. п. означают не использование моло­дежи для реализации этой идеи, а ее обуздание — чтобы не слишком бежала впереди. Комсомол во времена СССР был своего рода «отстойником», задачей которого было, чтобы самые активные перегрызли друг друга и вышли оттуда только верные адепты системы, готовые к командной работе во имя заявлен­ных идеалов.

В этом смысле те, кто сегодня приходит в наши организации, воспринима­ют «взрослые» политические движения не как тех, с чьей стороны идет мани­пуляция, а наоборот, как тех, кем надо манипулировать, точнее — на кого на­до воздействовать, подталкивать, для того чтобы реализовать имеющуюся идею. Другое дело, что подобных носителей идей еще мало, но тенденция оче­видна — идет переход от зависимого положения партийной молодежи к поло­жению диктующих свои правила игры.

В. ЛУКОВ. Вначале я хотел бы заметить, что понятие «молодежная полити­ка» в нашей политической системе и терминологии появилось сравнительно недавно. Оно использовалось в отношении США, Германии, других стран, но в отношении нашей страны оно не применялось до 1987 года, пока не нача­лась работа над так называемым законом о молодежи (так называемым — по­тому что был принят не закон о молодежи, а другой правовой акт, но общест­венная дискуссия шла именно о законе о молодежи и первоначальный замы­сел был именно таков). Во многом молодежная политика в нашей стране раз­рабатывалась в связи с задачей создания закона о молодежи и тем же самым авторским коллективом, который занимался законопроектом. И первая публи­кация под названием «Концепция государственной молодежной политики в СССР» была опубликована именно этим самым авторским коллективом.

В чем здесь специфика? Была большая борьба за сам термин: «государствен­ная молодежная политика» или «государственная политика в отношении молодежи»? Мы, к примеру, выступали за «государственную молодежную полити­ку», и это символизировало наше стремление отойти от партийно-государст­венного патернализма в этой сфере, включить в дело формирования структу­ры гражданского общества и саму молодежь. А «политика в отношении моло­дежи» превращает ее только в объект для государства.

Как в итоге обстоит дело сегодня? Политика называется молодежной, но в действительности скорее является политикой в отношении молодежи. Так по­лучилось, что разработка концепции государственной молодежной политики начиналась в условиях, когда молодежная политика была (хоть она так и не называлась) молодежной политикой КПСС, политикой партии. А для партии совершенно нормально в своей молодежной политике обозначать характери­стики того, что должно получиться с ее объектом, и в частности, определить, каков должен быть нормативный образец молодого человека. А ведь именно эти позиции были к тому времени закреплены законодательством. В этом смысле государственная молодежная политика в СССР была, но она лишь ле­гитимировала позиции, характерные для партийных документов.

С моей точки зрения, государство не должно закреплять никаких норма­тивных образцов для личности: ни стандартов ценностей, ни стандартов поведения. Законодательство должно брать за основу другие обстоятельст­ва. Когда шла работа над законом о молодежи, существовала правящая пар­тия — КПСС, существовало государство, которое шло в фарватере политики этой партии. Но принят закон был в 1991 году, и всего несколько месяцев спустя государства, которое его принимало, не осталось. Исторически сло­жилось так, что закон «Об общих началах государственной молодежной по­литики в СССР» стал прообразом законодательства в области молодежной политики для всего постсоветского пространства. В некоторых случаях принимались законы о молодежи, в других — законы о молодежной поли­тике, целый ряд других актов. Так поступили, в частности, Украина, Бело­руссия, ряд других стран. Быстро приняли аналогичные законы и те регио­ны России, где уже было свое законодательство, — прежде всего Татарстан, Башкортостан и т. д.

Сегодня в России существует совершенно неопределенная ситуация: феде­ральный закон в этой области отсутствует, но есть примерно 50 законов в ре­гионах — субъектах Федерации, прямо отвечающих на эту тему. По идее, это неверная конструкция в современном законодательстве, ведь, согласно Кон­ституции РФ, если мы выходим на вопросы совместного ведения Российской Федерации и субъектов РФ, должен быть федеральный закон. Но его нет — ис­торически так сложилось. Было несколько попыток создать федеральный за­кон, и я руководил одной из них. Закон тогда был принят Государственной ду­мой, одобрен Советом Федерации, но президент Ельцин наложил на него вето буквально в последние дни перед переформированием власти. Новый состав Государственной думы проголосовал бы за этот закон, «за» были все депутаты, но сменился президент. Депутаты не пошли на то, чтобы опорочить отрицательное решение президента-предшественника, перешедшее, так сказать по наследству, к новому, и закон не был принят.

Впрочем, на мой взгляд, этот закон не вносил и не мог внести какое-то су­щественное изменение в саму систему государственной молодежной поли­тики. Это лишь некая рамка, необходимая для того, чтобы обеспечить цело­стность в области законодательства. Что же касается самой молодежной по­литики, то она давно находится на периферии и потому так легко меняется, потому бесконечно пишутся концепции. С 1991 года семь раз (!) менялась система управления молодежной политикой на федеральном уровне. Я ду­маю, это свидетельство того, что в действительности положение молодежи мало кого волнует.

Мне представляется, что, когда мы говорим о государственной молодежной политике и о ее связи с гражданским обществом, нужно четко различать заяв­ку о молодежной политике и саму молодежную политику. Например, если мы не заинтересованы в развитии молодежного потенциала, то можно так прово­дить политику, чтобы этого потенциала просто не было видно, можно тушить, давить этот потенциал или даже просто не поддерживать его — этого будет до­статочно, для того чтобы политика была эффективной, если понимать задачу политики как недопущение молодежи во властные структуры. Но здесь слово «политика» все-таки выступает в узком политическом контексте как техноло­гия удержания власти и манипуляции обществом.

Исследования показывают, что никакой связи между политикой, тем, как она ведется, сильно или слабо, и тем, что происходит в той или иной стране, не существует. Вспомним, например, что в ГДР с молодежной политикой все закончилось буквально в одночасье, а ведь там была одна из самых сильных, самых дорогих молодежных политик. Ее специально изучал Запад на предмет применения ее механизмов у себя, в том числе дорогостоящих механизмов поддержки молодежной инициативы. Но пала система, и молодежная полити­ка сама по себе оказалась нежизнеспособной.

Мне представляется очень существенным то, что результаты молодежной политики скажутся очень не скоро — это отдаленная перспектива. Полити­ка в ФРГ дала результаты примерно через 40 лет после начала, иначе гово­ря, она сразу планировалась на далекую перспективу, а не как средство ре­шения сегодняшних вопросов. Сказать, что если мы сегодня быстро начнем проводить сильную молодежную политику, то остановим какую-нибудь «оранжевую революцию», совершенно невозможно. Но это не означает, что такую политику не надо проводить: вопрос лишь в том, что она не связана столь прямолинейно с актуальными политическими отношениями, в том числе с участием молодежи в этих отношениях. Что же касается инноваци­онного потенциала молодежи, то государству важен не только этот потен­циал, но и то, что может способствовать воспроизводству имеющегося об­щества,— это тоже необходимая часть обеспечения процесса смены и пре­емственности поколений.

И. ПОНОМАРЕВ. Когда я слышу слова «молодежная политика», я хватаюсь за пистолет... Поэтому я не буду про нее говорить. Вообще, я не понимаю, поче­му надо защищать наиболее активную часть общества. Может быть, потому что мы на самом деле хотим защищаться от этой части общества? Тогда все становится понятно. Если закон о молодежи — это закон, который призван ввести молодежь в определенные (социально желаемые) рамки, то я понимаю, зачем он нужен; но вот если говорят, что он нужен, чтобы помогать молодежи, то я не понимаю его смысла.

Молодежная политика и в СССР, и в Германии была направлена не на раз­витие, а на социализацию молодежи в рамках той системы, которая существо­вала в этих странах. Не буду сейчас говорить, положительно это или отрица­тельно, с точки зрения государства и общества, но ее наличие однозначно оз­начает на практике применение ограничивающих, упорядочивающих, а не развивающих мер.

В. ЛУКОВ. Законодательство может влиять на конструирование молодежи и даже молодежного возраста. Вот в ГДР, например, был закон о молодежи, при­нятый в 1973 году и устанавливавший возрастную границу молодежи в 25 лет. Молодежная политика ГДР, в отличие от нашей, была очень дорогой, очень за­тратной (кредиты, жилье, досуговые центры и т. д.), и соответствующие затра­ты, естественно, тщательно просчитывались. По расчетам разработчиков за­кона о молодежи, возрастная граница в принципе должна была быть выше — это связано с 12-летней школой, окончанием вуза, службой в армии и т. д., — но денег не хватало, и граница была опущена до 25 лет. Соответственно и в об­щественном сознании установилось представление, что молодежь — это люди до 25 лет, ставшее в том числе и базой для самоидентификации молодежи. Это первое.

Второе: говоря об опыте довоенной или межвоенной Германии, важно учи­тывать, что закон о благоденствии молодежи был принят в 1922 году, во вре­мена Веймарской республики. Сразу после Второй мировой войны в ФРГ был принят новый закон о молодежи на базе веймарского. И относительно недав­но, уже после объединения Германии, снова был принят подобный закон. Там деклараций, конечно, тоже хватает, но они вставлены в большой пакет других законов, это составная часть общего социального законодательства, и поэто­му законом можно пользоваться по прямому назначению. Самое интересное, что там есть в правовом отношении, так это нормы, которые обеспечивают за­щиту личности молодого человека (это те вещи, которые на практике всегда нарушаются), закрепляя хорошо продуманный правовой механизм.

И по поводу необходимости такого законодательства. В свое время мы вы­сказались вполне определенно, что принять закон о молодежи в наших усло­виях невозможно — не в силу его ненужности, а потому что он не укладывает­ся в правовую систему. Тогда, например, задавался вопрос: а почему не закон о пенсионерах? Именно поэтому в 1991 году был принят закон не о молодежи, а о государственной молодежной политике, — это принципиальное измене­ние формулировки. И я считаю, что это правильно: одного закона о молодежи быть не должно, поскольку отношения, в которые вступает молодой человек, регулируются всем законодательством. Так, никакой отдельный закон о моло­дежи, затрагивающий область трудовых прав, ничего не даст, если не внесены изменения в Трудовой кодекс. Значит, сразу надо вносить изменения там, где они обеспечивают решение проблем.

Почему нужны какие-то меры поддержки молодежи? Да потому, что сущест­вует общая проблема: молодой человек имеет сниженный социальный статус. Не правовой - правовой един для всех граждан с 18 лет, - но попробуйте им воспользоваться! А раз это так, то должны существовать меры поддержки, поз­воляющие молодым на практике реализовать законодательно закрепленное равенство прав.

К. ПАВЛОВ. Молодежная политика, на мой взгляд, нужна; однако при ны­нешней власти создать сильную молодежную политику не получится. Между тем уже само это выражение - «молодежная политика» - способно придать определенную уверенность молодежи. Кроме юридического обоснования, молодежи очень важно будет знать, что она существует как политический субъект.

Я согласен с тем, что молодежная политика не должна защищать — защи­щать нужно слабых; и если нам говорят, что молодежная политика должна за­щищать молодежь, мы тем самым уже подразумеваем слабость молодых лю­дей. Молодежная политика должна определить поле действия для молодежи, и это поле будет для нее своего рода ориентиром. В данном случае можно гово­рить даже не о доктрине - доктрина не способна это сделать, - это должен быть какой-то другой документ, может, даже очень пространный. Как сейчас государство работает с молодежью? Да никак. А надо бы сделать ставку на по­литику малых дел. Например, выпустить локальный законодательный акт или субсидировать конкретную организацию, которая предлагает решение какой-то проблемы.

О. РОЖНОВ. Что такое «сильная» и «несильная» молодежная политика? Я считаю, - если меня не застрелит Илья Пономарев, - что молодежная поли­тика должна быть, но она должна быть системной. Неважно, будет ли это са­мостоятельное министерство с «ужасными» полномочиями или это будет от­дел или отделы в разных министерствах, но при этом будут существовать силь­ные институты гражданского общества.

Если смотреть на политику государства в отношении молодежи как на политику государственного контроля за тем, что происходит в молодежной среде, то это попросту неправильно. Если мы говорим о том, что должна су­ществовать система создания условий для молодежи и ее молодежных объ­единений, то в этом отношении политика должна быть. Общественные объединения должны работать в правовом поле, а если наше законодательство не предусматривает существование самостоятельных молодежных органи­заций, то их и не будет, потому что на них не будет денег. Значит, государ­ство и различные политические силы будут использовать не организации, а технологии, потому что они полностью подчиняются заказчику и удобны в обращении.

Самостоятельные организации, которых не так много на молодежной «по­ляне», создают для власти проблемы, потому что имеют свое мнение, могут ре­ально участвовать в молодежной политике, и с ними придется считаться.

А. НИКОЛАЕВ. Я бы предложил сравнить Российскую Федерацию и Узбе­кистан. В Узбекистане молодые люди составляют более 60 процентов насе­ления; в республиках бывшей советской Средней Азии доля молодых людей вообще гораздо больше, чем в России. И когда мы говорим, что наше госу­дарство должно строить молодежную политику, то прежде всего надо спро­сить: а хочет ли наше государство продолжать проект под названием «Рос­сия»? Если хочет, то нужно удерживать территорию, строить электростан­ции, развивать промышленность, а не заниматься этим безумным сырьевым бизнесом. И потом, государственная политика должна исходить прежде все­го из того, что нам нужно много здоровых детей. А для того чтобы было мно­го детей, нужно создавать условия для появления молодых семей. Вот и вся молодежная политика. Если подходить к вопросу стратегически, то без уве­личения численности многодетных семей, без четкой идеологии, без пост­роения нового социального мифа (в хорошем смысле слова) нельзя сохра­нить за собой даже то ядро, которое осталось от Советского Союза под на­званием «Российская Федерация».

Теперь другой вопрос: существуют ли сейчас массовые молодежные орга­низации? Я говорю не о проектах администрации президента, а о своей дея­тельности. Раньше власть смотрела на нас и не считала реальным политичес­ким фактором. Сейчас, когда появился страх, что существуют некие мифичес­кие всепобеждающие «майданные» технологии, которые сокрушат любую гос­систему, вопрос о молодежных движениях стал актуальным - такая сейчас волна.

Е. ХОЛМОГОРОВ. Проблема с большим количеством здоровых детей упи­рается в проблему распределения во времени трудовых ресурсов. Большое количество здоровых детей в условиях полностью разрушенной инфраст­руктуры социального ухода за детьми означает вырывание, частичное или полное, из текущего экономического процесса довольно большой катего­рии трудоспособного населения, а именно, молодых мам. Для того чтобы принести эту жертву, общество должно ее осознать, финансировать и ка­ким-то образом без этих мам обойтись. Пока же завтрашний день прино­сится в жертву дню сегодняшнему. Потому что эти мамы, вместо того чтобы рожать детей, работают, обеспечивают сегодняшний экономический по­тенциал нашей замечательной рыночной страны — за счет экономическо­го потенциала завтрашнего.

И тут развилка такая: либо больше завтра, либо больше сегодня. Проблема государственной молодежной политики, как, по крайней мере, мне озвучивал ее один из высоких государственных чиновников, сводится к достаточно ба­нальному обстоятельству: российский капитализм начал осознавать, что у не­го нет человеческих ресурсов для завтрашнего дня — не то что роста, но даже простого поддержания текущего состояния. Молодые люди, те, что должны лет через десять заполнить все сферы общественно-экономической активности, либо не хотят, либо не умеют работать, и их просто мало. И тут начинаются разговоры, что надо срочно что-то делать, что надо срочно прививать им «протестантскую этику».

Задача в этом плане стоит предельно простая, циничная и технологичная: каким образом получить достаточно дешевую, достаточно квалифицирован­ную и при этом достаточно молодую рабочую силу для поддержания работо­способности хотя бы тех капиталистических структур, которые уже созданы в России (о некапиталистических не говорю, там работают другие механизмы)? И рано или поздно вся государственная политика, если государственность бу­дет сохраняться в текущем формате, перейдет от абстрактно-правовой пози­ции, которую представил В. Луков, к очень конкретной и жестко заточенной целевой программной политике, направленной именно на привлечение ра­ботников. Все остальные аспекты — в силу того, что возникнет системный кризис,— начнут подчиняться этому.

К. ПАВЛОВ. США тоже столкнулись с такой проблемой; процент рождаемо­сти среди белого населения там падал с каждым годом и продолжает падать. Вместо того чтобы разрабатывать какую-то эффективную политику восста­новления популяции «белого человека», там просто открыли границы иммиг­рантам. Проблема разрешилась очень просто, никто не придумал никакого эффективного механизма, чтобы заставить рожать белых, — просто пустили выходцев из Латинской Америки. И я думаю, что у нас будет происходить точ­но так же: никто не будет реально заниматься проблемой повышения рождае­мости, а пустят в Россию, к примеру, таджиков, которые и будут обеспечивать наше общество рабочей силой.

Е. ОМЕЛЬЧЕНКО. Мы сейчас проводим социальное исследование в Улья­новской области и только что вернулись из сельской местности. Вот здесь за­давали вопрос: откуда мы будем завозить квалифицированных рабочих? Но, как мне представляется, есть и другая проблема.- на селе просто отсутствует ка­кая бы то ни было инфраструктура работы. Молодые люди, с которыми мы разговаривали, и хотели бы остаться на селе, но не могут этого сделать просто потому, что работать негде. Мне кажется, что это тоже очень большая проблема. Мы спрашиваем: где брать рабочих? Но для провинции эта проблема неиз­вестно еще когда встанет — там безработица невероятная.

Есть и еще одна проблема, которая тоже стоит достаточно серьезно. К. Пав­лов говорил о таджиках, но в России немало сезонных рабочих отнюдь не та­джикского происхождения. Я говорю о русских ребятах из российских сел, ко­торые начиная с 18—19 лет ездят на стройки и сезонные работы, оставляют се­мьи, детей, жен, спиваются и т. д. и т. п.

И. ПОНОМАРЕВ. Наша дискуссия на самом деле только подтверждает то, о чем я уже начинал говорить. Мы говорим о чем угодно: о миграционных и де­мографических проблемах, о структуре занятости в экономике в целом, о ме­дицине, — но все это не имеет ровным счетом никакого отношения к тому, что наше правительство называет молодежной политикой.

И вот что меня еще удивило. К. Павлов говорил о сильной государственной молодежной политике, будучи членом либеральной партии СПС, которая, по идее, должна отрицать роль государства в чем бы то ни было. Ведь позиция СПС, как известно, такова: государства должно быть настолько мало, насколь­ко возможно; единственное, что может делать государство, это обозначать по­ле деятельности, куда надо идти. Сам факт существования государственной молодежной политики этой идеологии противоречит (собственно, поэтому у нас ее и нет, ведь в правительстве тон задают либералы). И я, коммунист, вы­нужден, получается, быть более либеральным, чем представитель СПС, — по­скольку считаю, что в нормальном государстве приоритеты власти являются вещью переменной: то одна политическая сила рулит, то другая, то третья. Ес­ли же сейчас государство обозначит какое-то «поле» для своей деятельности, то это будет субъективный выбор той политической силы, которая находится у власти.

На самом же деле инициатива должна идти «снизу», это общество должно определять, куда надо идти, а не государство. Государство не должно иметь ни­каких полномочий давать деньги за то, чтобы молодой человек «шел» куда-то. Как только оно это начнет делать, оно поведет его в ту сторону, которая выгод­на находящимся в данный момент у власти политикам. Ведь как делается на Западе, в тех же Соединенных Штатах? Там нет никаких «молодежных парла­ментов», нет никакой специальной «молодежной политики», в Демократичес­кой партии, равно как и в Республиканской, нет комсомола. Но там на каждом уровне, по мере того как человек развивается, есть реально действующие ор­ганы самоуправления: в школе есть школьный совет, в колледже — студенчес­кий совет, решения которого обязательны для всех, и т. д. То есть с раннего возраста человек начинает участвовать в реальном - не в воображаемом, не в виртуальном, а именно в реальном - управлении. Вот тогда и получается нор­мальная, а не «молодежная» политика. Никакого закона для этого не нужно, а нужно, чтобы вся система — социальная и экономическая — работала так, что­бы страна развивалась.

Е. ТОКАРЕВА. На самом деле наше государство пытается проводить в отно­шении молодежи либеральную политику. Мы видим желание и меры по введе­нию платного образования и кредита, как это сделано в ряде развитых стран, в частности в США. Жесткая либеральная политика, за образец которой взяты США, — не Франция с ее бесплатным высшим образованием, не Германия и не Австрия, — свидетельствует о желании переложить на молодежь ответствен­ность за выбор пути. И следующим шагом, по всей видимости, будет сокраще­ние бюджетных мест в вузах и введение обязанности крупных корпораций оп­лачивать с первого курса обучение студентов тех специальностей, в которых они нуждаются.

Что такое молодежная политика? Это образование, жилье, пособие на рож­дение детей. Если эти три вещи будут обозначены, то это и будет молодежная политика. Никакого сюсюканья, никакого социалистического ношения моло­дежи на руках, я думаю, в нашей стране уже никогда не будет и быть не долж­но. В связи с этим один пример. Когда мы начали сюсюкать по поводу нацбо-ловцев, сидящих сейчас на скамье подсудимых в Никулинском суде, то на сво­ем сайте встретили жестокий отпор нашему сюсюканью. Нам сказали, что го­сударство предоставило этим молодым людям гигантскую возможность (а там все студенты-бюджетники) — бесплатное образование, а они предпочли под­рыв устоев государства; они разрушают нашу страну и должны сидеть. И это осуждение было отнюдь не в единичном выкрике. То есть общество — а к нам на сайт ходит протестный электорат, не обыватель — дало им жесточайшую оценку уже с либеральных позиций: им дали возможность, они ею не восполь­зовались, ну и пусть отвечают за свои действия.

А. ШУРШЕВ. Та молодежная политика, которая якобы есть в нашей стране — множество законов, доктрин и постановлений, — на мой взгляд, носит декла­ративный характер, играет роль ширмы. Написано много, в том числе много хорошего и полезного, но все это не политика, а набор мер, который остался в воздухе. Молодежная политика в России — это красивая коробка из-под тор­та, только самого торта в этой коробке нет. Молодежная политика и молодежь существуют рядом друг с другом, никак не пересекаясь. Здесь говорилось, что закон о молодежи действовал и действовал хорошо, но если выйти на улицу и спросить у той же молодежи, что она знает о существовании того или иного закона, то в ответ вы не услышите ничего хорошего. Большинство вообще не чувствует никакого внимания к себе со стороны государства.

Фактически, государство своей «молодежной политикой» не поддерживает мо­лодежь, а просто-напросто ограничивает ее свободу. Целью этой политики явля­ется подавление молодежной активности. И это становится понятным, если по­смотреть на те молодежные движения, которые создаются и (или) поддерживают­ся властью. Это делается для того, чтобы молодежь «выпустила пар». Соответствен­но, сегодня государство заинтересовано в создании таких условий, в принятии та­ких законов, чтобы загнать молодежь в искусственно созданные рамки.

Мне понравился тезис о том, что государство пытается защищать активных, ' которым, собственно, особая защита не нужна. Результатом такой «политики» является сохранение того шаткого положения, какое есть. Государство «кон­сервирует» то положение молодежи, в котором она находится сейчас. Это не нравится молодежи и не выгодно самому государству.

На мой взгляд, молодежная политика должна быть направлена, прежде все­го, на поддержку молодых семей, решение их социальных и жилищных про­блем, решение проблемы образования вкупе с проблемами армейского при­зыва. В зависимости от всего этого будут решаться и проблемы трудоустрой­ства, излишнего количества выпускников вузов. Только так можно решить проблему низкой рождаемости - и в конце концов будущего нашей страны.

В. ЛУКОВ. Наша дискуссия мне кажется интересной прежде всего тем, что в ней обозначились целые кусты проблем, и это еще раз подтверждает ту пози­цию, которую я здесь излагал: весь смысл молодежной политики состоит в вы­ходе на структуры гражданского общества. В выходе на проекты, которые идут от гражданского общества, от молодежи - но не от молодежи вообще, а от ор­ганизованной молодежи. Проектная технология дает возможность четко оп­ределить, что можно поддержать, что нет, где граница и где результат.

На мой взгляд, когда проводится разделение молодежи на разные катего­рии по степени обеспеченности и, соответственно, для каждой категории предлагается своя система мер - этих мы поддерживаем и вытаскиваем из трудной жизненной ситуации, этим мы платим за то и за то, а эти сами про­рвутся, - то получается усреднение принципиально неусредняемых данных. Я исхожу из того, что государство не должно этим заниматься - оно должно в той или иной мере поддерживать инициативы гражданского общества. И вот тогда работают те самые инструменты, которые есть в США (хотя в действи­тельности проблемы с молодежной политикой есть и в США, и в Швеции, где реализуется совсем другой подход). И мне представляется очень важным то, что сегодня мы говорили о гражданском обществе как о сотоварище государ­ства в решении многих проблем России в целом и молодежи, в частности.